ЗАГАДОЧНЫЙ ГЯНДЖИНЕЦ

Личность Джамалладина Ильяса ибн Юсифа, более известного под псевдонимом Низами Гянджеви, до сих пор гремит и восхищает современников. Тут нечему удивляться, ведь великий Низами с его "Хамсе", "Лейли и Меджнун", "Хосров и Ширин" и другими произведениями, оказал огромное влияние на поэзию Востока и даже Запада. Великий немец Гете, находясь под впечатлением Низами, пишет о героях его произведений:

Мука любви без любовных отрад, —
Это Ширин и Ферхад.
В мир друг для друга пришли, —
Это Меджнун и Лейли

Творчество Низами великолепно, мало у кого это может вызвать какие-либо сомнения. Но вопрос, который не смолкает до сих пор и остается предметом многочисленных споров: кем же был великий поэт по происхождению? Персом? Татом? Курдом? Или он действительно был тюрком?

Прежде чем начать разбор источников, хотим отметить один крайне важный момент: Низами родился, жил и творил на территории Азербайджана, в тогдашнем государстве кыпчакских Атабеков Азербайджана. При этом Низами персоязычный поэт. Два этих факта означают, что гордиться Низами имеют полное право как тюрки, так и иранцы.

Я скажу более: если бы даже не было у нас никакого Низами, мы бы от этого не стали ниже по уровню культуры. У нас есть великий гений Мухаммеда Физули, которого лично я считаю важнее для нас Низами, т.к. Физули совершил настоящую революцию, написав и популяризировав прекраснейшие произведения не на арабском, не на фарси, а на тюркском языке. Вот как сам поэт пишет о своем решении:

В то время как персидский язык очень поэтичен,
Изящная поэзия трудно дается на тюркском языке,
Если удастся, я преодолею эту трудность,
С наступлением весны шип расцветает в розу

Этим я хочу донести до Вас одно, друзья: этот пост не был бы написан, если бы мы были уверены, что Низами не тюрк. Но проблема и заключается в том, что прочитав произведения Низами, любой объективный человек если и не посчитает поэта тюрком, то признает глубокую симпатию поэта к тюркскому народу. Симпатию порой удивительную, которую нельзя объяснить желанием поэта услужить тюркским правителям (ниже Вы сами удостоверитесь, что Низами был не из таких людей).

Чтобы доказать иранское происхождение Низами, часто приводят в пример следующий стих:

Вести себя по-тюркски - не для меня,
И говорить на тюркском не к лицу мне.
Тот, кто родился от великого рода,
Он должен говорить на языке великих

Такой стих действительно присутствует в творчестве поэта, вот только разгадка настолько проста, что трудно не рассмеяться в голос. Ширваншах Ахситан I прислал весной 1188 г. Низами письмо, в котором, в противовес созданной по заказу Атабеков Азербайджана и посвященной сельджукскому султану Тогрулу II поэмы «Хосров и Ширин», просит создать поэму «Лейли и Меджнун», причем обязательно на фарси или арабском, но никак не на тюрки. Как явствует из самой поэмы, вначале Низами негодовал и не хотел принимать такой заказ, но четырнадцатилетний сын Мухаммед смог его переубедить.

Вот как Низами описывает заказ на поэму «Лейли и Меджнун» от ширваншаха Ахситана I словами последнего:

"Хотим, чтоб в честь Меджнуновой любви
Гранил, как жемчуг, ты слова свои...
Арабской ли, персидской ли фатой
Украсишь прелесть новобрачной той...
Мы знаем толк в речениях людских,
Мы замечаем каждый новый стих.
Но к тюркским нравам непричастен двор,
Нам тюркский неприличен разговор.
Раз мы знатны и саном высоки,
То и в речах высоких знатоки!"
(ВНИМАНИЕ!)
Прочел я... Кровь мне бросилась в лицо, -
Так, значит, в ухе рабское кольцо!

[«Лейли и Меджнун», пер. П. Антокольского, М., 1957, сс. 28-29]

Низами в этом стихе высмеивает не тюрок, а самого ширваншаха за его недалекость и презрение к тюркскому языку. Презрение к ширваншаху и достойнейший ответ на оскорбление тюрок дан поэтом и тут:

Хотя чистое сердце и победоносное счастье
И являются твоими добрыми советчиками,
Все же и от этого советчика с божьей благодатью
Выслушай два-три слова, словно утренняя молитва.
Посмотри, сколько голов погубил мир,
И сколько царей пережил.
Ты, бдительный шах, знающий свое дело,
Становись же (теперь), если сможешь, бдительным тюрком.

Другой стих, который часто приводят:

Вся вселенная — лишь тело, а Иран — душа.
Говорю об этом смело, правдою дыша.
Дух земли — Иран. И ныне — внемли каждый слух:
Пусть прекрасно тело мира — выше тела дух.

Тут и обсуждать нечего. Иран - это не только нынешнее персидское государство, это географический и мифологический термин (сравните с Тураном). Отрицать влияние иранской культуры и мифологии на Низами было бы верхом человеческой глупости. Напротив, произведения поэта ярким образом подтверждают сей факт. Под влиянием иранской культуры находился весь Восток, от Насими до османских султанов, писавших свои стихи на персидском. Делает ли это их персами? Нет, конечно.

Наконец, третий стих, часто приводимый в качестве аргумента иранского происхождения Низами:

Хотя я затерян в море Гянджи, словно жемчужина,
Но я из Кухистана, города Кум,
В Тафрише есть деревня, и свою славу
Низами стал искать оттуда.

Этот стих взят из «Атешкиды» Хаджи Лютф Али Бека. Но проблема вот в чем: до нас дошел один-единственный экземпляр этой книги. У этого экземпляра вырваны первые четыре страницы биографии Низами, и книга начинаются прямо с «Кумской гипотезы». А что было на вырванных страницах и как комментировал «Кумскую гипотезу» сам Хаджи Лютф Али Бек — не известно. С другой стороны, будь Низами даже из Кума - чтобы это поменяло? На территорию нынешнего Ирана отдельные группы тюрок (в том числе огузы) начали проникать издревле.

А вот на наши аргументы сторонникам "перса Низами" ответить гораздо сложнее. Вместо конкретного ответа, персидские литературные критики выдумывают отговорки, мол "тюрки" в произведениях поэта - лишь образ, символ и не более. Что на это можно сказать? Судите сами, друзья. Разве от этих строк поэта, где он жалуется "тем, кого еще нет на свете" (то есть, нам, будущим поколениям), не пробегает холодок по телу?

Не сломят меня эти бессердечные,
Я жалуюсь тем, которых еще нет на свете,
Моего тюркства в этой Абиссинии не признают,
И поэтому не едят моей вкусной окрошки (довги)

[Низами Гянджеви, из поэмы «Семь красавиц», 1197 г.]

Стоит отметить еще один малоизвестный, но интересный факт: в предисловии к поэме «Хосров и Ширин» поэт среди тюрков выделяет особое сословие – «торкан-е галам» - «тюрки пера», т.е. тюркские писатели, «пишущие тюрки». Может, сам Низами как раз и был одним из самых гениальных «пишущих тюрков», чье могучее перо создало бессмертные памятники художественного слова? Действительно, Низами использовал достаточное количество азербайджанских тюркских слов в своих произведениях на фарси. Вот лишь некоторые из них: «хатун», «овзан», «чалыш», «санджак», «галавуз», «кулунк», «кардек», «гырмызы», «тутуг», «алачуг», «тутмаг», «йайлаг», «ятаг», «тек», «кенд», «чирк», «тагар», «утбулум», «догбадж», «гарынджа», «миянчи», «озан», и т.д.

Вообще, образ тюрка у Низами всегда положительный и часто противопоставляется другим народам. Интересен отрывок из рассказа о старухе, видимо иранского происхождения, и султане-тюрке ("Сокровищница тайн"), когда старая женщина, возмущенная несправедливостью по отношению к себе, негодуя, обращается к султану:

Тюрки, держава которых высоко вознеслась,
Завладели царством с помощью правосудия.
Так как ты лелеешь тиранию, жестокость,
То ты не тюрок, а индус-грабитель.

Другими словами, Низами в очередной раз превозносит тюрок и не терпит, когда какой-либо представитель его родного этноса, пусть даже могущественный султан, перестает проявлять те положительные "тюркские" качества и достоинства, которые Низами считает присущими каждому тюрку. Уже устами Александра Македонского, Низами говорит:

От хазарских гор до китайского моря,
Всю землю я вижу полной тюрок

["Искендернаме", юбилейное издание 1981-1985 гг., с. 295]

Там же:

Стрелы тюрок остры.
Тьмой их быстрых укусов
Создадим волдыри на ногах мы у русов

Низами настолько сильно хвалит тюрок, что называем тюрком самого пророка Мухаммеда:

Хвала тебе, о Тюрк! Ты семь племен возглавил!
От Рыбы до Луны тебя весь мир прославил

[«Хосров и Ширин», юбилейное издание 1981-1985 гг., с. 354]

Когда в поэме "Хосров и Ширин", Низами пишет про героиню эпоса, тюрчанку Ширин, которая ведет свою родословную от тюрка Афрасияба, в том же стихе он указывает, что за ее образ взял собственную жену Аппаг («Афак» в арабской форме):

Омой мою Ширин водой из горьких роз.
Она весенним днем, подобно розе милой,
Склонилась над своей безвременной могилой.
Кыпчакский мой кумир! Мой нежный хрупкий злак!
Погибла, как Ширин, и ты, моя Афак.
....
По-тюркски тронулась в кочевья, словно нож
В меня вонзив, свершив не тюркский ли грабеж?
Но коль тюрчанки нет и тщетны все погони,
Над тюркорожденным, господь, простри ладони.

Кого поэт имеем ввиду под "тюркорожденным"? Своего собственного сына от кыпчакской жены Аппаг!

Вас не устраивают эти доводы? Вам нужно прямое доказательство и стих на тюркском от Низами? Тогда задумайтесь на секунду: из 20,000 бейтов, касидэ, газель , кыт'э и рубаи Низами, только 2,000 дошли до нас . Неужели мы имеем право с полной ответственностью предполагать, что среди 90% недошедших до нас бейтов, не могли быть и на других языках, в том числе и тюркском языке или хотя бы оставляющим больше прямых и косвенных подтверждений самосознания Низами, его биографии, и т.д., проливающих свет на интересующие нас вопросы?

Но многие наверняка не знают, что и сегодня продолжаются поиски по обнаружению тюркских стихов Низами. Профессор Санан Ибрагимов готовится выпустить книгу "Низами. Диван, написанный на азербайджанском". Свою книгу он составил на основе нескольких рукописей, найденных в Турции. К сожалению, большое количество стихов можно приписать не только Низами Гянджеви, но и Низами Караманлу. Пока рано говорить однозначно, но вне всякого сомнения, нужен детальный анализ дивана со стороны ученых с мировым именем и вынесения объективной оценки. К числу тюркских стихов Низами профессор относит, например, вот этот стих:

Ey gözüm, mən ölmədən ağlamağamı başladın?
Güş edib tapdın yenə, çağlağamı başladın?

Başladün fəryadə salmağa bəni sən ey sənəm,
Hamısın qıldın tamam aldatmağamı başladın?

Sən ki, vüslət yaylığıyla silmədin qanlı yaşım,
Hicr oduyla cigərim dağlamağamı başladın?

Hər gecə ötən kimi, yar işığın yandırıram,
Əlinə daş alıban daşlamağamı başladın?

Ey Nizami, hüsnünü yarın tamaşa qılmağa,
Şəhrə girdin girmədin, ağlamağamı başladın?

Мы не будем делать никаких выводов. Вынесение решения мы оставим на Ваш суд. Но хотим напомнить, что история знает того же Амира Хосрова Дехлеви, тюрка по происхождению, который жил в Индии и писал на фарси. От этого он не стал персом. В заключении, хотелось бы процитировать Расулзаде из его книги "Азербайджанский поэт Низами" со ссылкой на саму книгу:

«...кто смеет сказать “он не тюрк” поэту, который называет а) красивого и великого - тюрком, б) красоту и величие - тюркизмом, в) красивое и великое слово - тюркским, г) страну красоты и величия - Туркестаном. В эпоху, когда жил Низами, язык, как таковой, не имел значения, с точки зрения же чувств, души, патриотических аргументов, доказывающих тюркское происхождение, поэта, не одно, а тысячи».

ДВА МУЛЛЫ, ДВА ДРУГА, ДВА ПОЭТА: Вели Видади и Панах Вагиф

Вершинные достижения поэзии XVIII в. связаны с именами двух художников — Молла Панаха Вагифа и Молла Вели Видади. Многое сближает этих поэтов. Вместе они преобразовывали язык поэзии, форму стиха. Именно в творчестве Вагифа и Видади достигнута гармония письменных (классических) и народных (ашугских) традиций. Однако каждый из этих поэтов по-своему, отлично от другого, воспринимал жизнь, ощущал мир, что выразилось в своеобразии их творчества.

Молла Вели Видади (1709—1809) прожил долгую и тяжелую жизнь. Пламенный гуманист, ранимая душа, он остро переживал народное горе. Настроения грусти преобладают в его лирике. Особенно явственно звучит эта грусть в стихах, посвященных родному краю. Свидетель зла и несправедливости, бессильный помочь беззащитному, Видади страдает от чувства безысходности:

Создатель, одинокого храни,
Трудны его безрадостные дни.
Он окружен заботой и печалью —
Где друга нет, там властвуют они.
Он предостерегает своих современников:
Будь преданным, но каждому не верь,
И душу всем не открывай, как дверь,
Товар души не выноси на рынок,
Где нет ему ценителей теперь.

Одним из лучших образцов лирики Видади является гошма «Журавли». Это аллегорическое произведение, в котором явственно отразились приметы времени:

Я скажу, и в словах моих правда живет:
Вас крылатый злодей на дороге ждет,
Злобный сокол размечет ваш перелет,
Алой кровью окрасите грудь, журавли?

«Не нужно россыпи богатств, ни роскоши эмира, ни суеты, ни хитрости — болячек древних мира. Друзья! Лишь только вспомню я о нищих и о сирых — глаза мои не солью слез, а кровью изойдут», — вот квинтэссенция гуманизма поэта, крик его души.

Миросозерцание Видади раскрывается в его поэтическом состязании с Вагифом. В этом диалоге Видади критикует друга, предсказывает ему, что тот скоро поймет мрачные стороны жизни и вместе с ним будет скорбеть. Видади прозорливо указывает, что не надо обольщаться благодеяниями сильных мира сего и ждать от них благодарности:

...И в борьбе
На мир не надейся. Жесток он к тебе!
Когда он тебя не подпустит к себе,
Лягнет, как корова теленка, — заплачешь!

Видади не питает никаких иллюзий. Слишком много он видел, перечувствовал, выстрадал — он не может веселиться и радоваться. Трагическое мироощущение Видади наиболее ярко выражено в программном мусаддасе (шестистишии) с рефреном: «Всему наступит конец». Это стихотворение — как бы итог раздумий поэта о мире, о человеческих страстях, его поэтический манифест. Герой его поэзии — личность страдающая. Не вечны зло и мрак, но бренно, увы, и добро. Всему наступит конец:

Умрет властелин вселенной, — что выживет он — не верь.
И царство его погибнет. Во власть и закон не верь.
Все в мире непостоянно. Что мудр Соломон — не верь.
Вращению мирозданья, если умен, не верь...

Вместе с тем Видади свойствен стоицизм, он воспевает честность, смелость, мощь разума и мудрости, славит самоотверженных борцов за правду:

Смерть за достойного — славная смерть,
Великой жизни она равна,
Жизнь пожертвуй за душу ту,
Тысяча душ которой цена!

Молла Панах Вагиф (1717—1797) — один из крупнейших лириков в азербайджанской поэзии. Оптимизм, многокрасочность, богатство образов, отточенное художественное мастерство, живой и выразительный язык — вот наиболее существенные особенности творчества Вагифа. Стихотворения Вагифа еще при его жизни пользовались огромной популярностью в народе. Они заучивались наизусть, записывались в рукописные антологии и тетради.

Вагиф прожил полную драматизма жизнь. Простой учитель, он, благодаря незаурядным способностям, стал везиром Карабахского ханства и оставался на этом посту до конца жизни. Вагиф пользовался большим влиянием при дворе Ибрагим-хана и оказывал воздействие на внешнюю политику ханства. Когда войско Ага-Мухаммед-шаха Каджара заняло главный город Карабахского ханства — Шушу, Вагиф был брошен в темницу, и его ожидала казнь. Убийство шаха спасло ему жизнь, но ненадолго: временно захвативший власть в ханстве Мамед-бек, племянник Ибрагим-хана, видевший в Вагифе стойкого сторонника своего дяди, казнил поэта.

Главная тема поэзии Вагифа — любовь и душевная красота человека. Эта традиционная для поэзии Ближнего Востока тема получила в творчестве Вагифа своеобразное решение. В Средние века романтическое отношение поэтов к любви, к любимой чаще всего было связано с суфийской традицией. Любовь для лирического героя была некоей высшей сферой, отдаленной от повседневной жизни.

Вагиф же воспевал любовь земную. Для него любовь — вовсе не искус, не служение мистическому идеалу. Его возлюбленная — не кумир, а реальное существо. Герой Вагифа — человек живых страстей, и реальная встреча с возлюбленной для него важнее рассуждений о возвышенном, об идеальном счастье, что было характерно для Насими или Физули. Вагиф призывает свою подругу наслаждаться радостями жизни:

О было б место, где совсем одни
Могли мы говорить с тобой вдвоем
И, за руки друг друга взяв, шутить
И целый день пробыть с тобой вдвоем.

Столь земных, жизненных стихов до Вагифа в азербайджанской поэзии было очень немного. Поэт, воспевая реальную женщину, описывает ее красоту с характерной для него пластичностью и конкретностью:

Как идет блеску плеч темнота волос!
Возле гибкого стана — струение кос.
Ярче мрамора грудь, ярче белых роз,
Есть ли руки на свете нежней твоих!

Вагиф замечательный мастер словесного портрета. Несколькими штрихами он умело создавал поэтический образ реальных женщин со всеми их национальными особенностями и приметами. Такое описание внешнего облика, одежды, обилие этнографически-бытовых деталей, местного колорита отличает лирику Вагифа от поэзии его предшественников:

Окутан весь стан ее красным платком,
Подол золотым изукрашен шитьем,
Мы, деву увидев в наряде таком,
Мгновенно сгореть в восхищенье должны.
Знай, карими очи обязаны быть
У девы, чьи брови — как черная нить,
И грозди монет ее кудри увить
Как царственное украшенье должны.

В ряде стихотворений поэт выражает недовольство затворничеством женщин-мусульманок, вынужденных подчиняться религиозным предписаниям. Поэт, которого так волновало и вдохновляло любое проявление земной красоты, считает нелепым прятать под чадрой самое прекрасное творение природы — женскую красоту. «Зубы твои, губы безупречны, в волосах, в подбородке — ни капли недостатка, брови, очи, лицо, фигура — совершенны, зачем же скрываться, к чему этот покров, этот стыд?» — восклицает он. Поэт был сторонником взаимного понимания и уважения в любви: «...С возлюбленным дели суровый путь, в минуты горя друга не забудь!»

Лирика Вагифа была полностью обращена к земным делам, к земным радостям; ее отличает глубоко оптимистичный настрой. И эти качества завоевали ему особое место в азербайджанской поэзии Позднего Средневековья. Интересно проследить диалог двух поэтов — Вагифа
и Видади. Они обмениваются мыслями и спорят о вечных вопросах бытия, жизни, смерти, любви, призвания человека. Диалог полон дружеских шуток, лукавства, поэтической игры, но за ними — вопрос вопросов: может ли человек, знающий о бренности всего сущего и взирающий на человеческие страдания, оптимистически смотреть на мир? Видади дает отрицательный ответ, Вагиф — положительный.

Если сердца живого не кончился бой,
Все султаны и ханы ничто пред тобой,
Наслаждайся своей беспечальной судьбой!.
Почему ж огорчился ты, я не пойму, и заплакал?..

Вагиф утверждает, что истинное счастье возможно только на земле, среди людей, вопреки любым испытаниям: «Свадьбою, праздником считаю я страдания мира сего // умный выдержит все это».
Художник, вдохновенно воспевавший радости жизни, хорошо знал и страдания людей. Трагические события в конце жизненного пути (кратковременный приход к власти в Карабахском ханстве враждебных ему сил, предательство близких людей) чрезвычайно обострили социальное мироощущение поэта. Мухаммас «Я правду искал...» — гражданский манифест Вагифа.
Здесь поэт уже не певец радости бытия, а обвинитель своего века, своей среды:

Я правду искал, но правды снова и снова нет.
Все подло, лживо и криво — на свете прямого нет.
Ненасытна алчность — и владык, и тех, кто рвется владычить:
Всякий чего-то ищет, погонею поглощен,
Ищут себе престолов, венцов, диадем, корон,
Шах округляет земли — за ними в погоне он...
Но все это суета, и счастье на земле не нашел никто из них:
Все вместе и каждый порознь, нищий, царь и лакей —
Каждый из них несчастлив в земной юдоли своей.
Их всех сожрала повседневность, оторванность от людей...
Я мир такой отвергаю, он в горле стал поперек,
Он злу и добру достойного места не приберег,
В нем благородство тщетно: потворствует подлым рок,
Щедрости нет у богатых — у щедрых пуст кошелек.
И ничего в нем, кроме насилия злого, нет.

Художественно-изобразительные средства лирики Вагифа многообразны. Поэт часто использует синтаксические параллелизмы, повторы одного и того же слова или словосочетания. Эти повторы либо усиливают его основную мысль, либо придают ей новые оттенки. Поэзия Вагифа богата образными сопоставлениями, сравнениями. Глубоко проникнув в тайную тайных классической тюрко-и персоязычной поэзии, в специфику ее художественно-изобразительных средств и приемов, Вагиф соединил их с оригинальными открытиями и находками ашугского творчества. При этом он шел зачастую от фольклора, от народного языка и добивался совершенно нового звучания стиха. Благодаря Вагифу, народная стихотворная форма — гошма — стала широко применяться в письменной поэзии и сыграла большую роль в демократизации литературы, в ее приближении к реалистическому восприятию жизни.

Герой поэзии Вагифа — конкретный человек своего века, с индивидуальными чертами. Историко-бытовая, этнографическая достоверность — характерные особенности лирики Вагифа. В целом творчество Вагифа как бы отразило наиболее характерные переходные симптомы литературного процесса на рубеже двух исторических эпох: конца Позднего Средневековья и начала Нового времени и открыло широкие горизонты для грядущих поэтических исканий.

А. Дадашзаде, "Азербайджанская литература"

АЯТОЛЛА, НЕ СДАВШИЙ ТЮРОК РУССКИМ

Отношения между патриотически настроенными силами в Азербайджане и духовенством, скажем прямо, всегда были затруднительными. Причиной тому является непонимание между двумя группами. Если патриоты, националисты и все правые боролись за свободу Азербайджана против оккупантов, то представители духовенства обычно не понимали смысла в такой борьбе. Мол, молитесь, совершайте намаз, соблюдайте пост и увеличивайте багаж праведных деяний, чтобы после смерти быть достойным рая. К чему вам эта дунья? Об этом недопонимании друг друга писал и Расулзаде, и многие выдающиеся писатели и поэты, включая Сабира или Азима Ширвани (кстати, бывшего богослова).

Но муллы и шейхи тоже бывают разные, было бы непростительной ошибкой ровнять всех под одну гребенку. Одним из достойных богословов, не забывавших про свой народ, является знакомый многим шейх Мухаммед Хиябани. Нашим современником, поддерживающим борьбу азери тюрок Южного Азербайджана против персидского шовинизма, является Азим Гадими. Но в истории Южного Азербайджана был еще один аятолла, который не забыл про свой народ. Имя ему - Мухаммед Багир Бахари.

Великий шиитский ученый и марджа-таклид аятолла Бахари был из числа тюрков Хамадана и происходил из рода бахарлы. Бахарлы - большой род, который в Средние века вышел из Кара-Коюнлу. И ныне представителей этого рода немало в Хамадане.

Сын аятоллы Бахари, шейх Мухаммед Хусейн вспоминает:

«Однажды ночью я и мой брат Мухаммед Хасан спали. Наша мать резко зашла в комнату и разбудила нас, сказав, что у нашего отца есть с нами дело, и отправила нас к нему. Мы, сразу же пойдя в комнату, увидели в углу главу разведки Хамадана Ферхенде. По состоянию и виду отца мы поняли, что глава разведки пришел к нему за ответом на телеграмму. Наш отец, нарушив тишину в комнате, резко сказал "никогда не будет так, как хотят англичане" и покинул комнату.

Услышав повышенный голос отца, пришла наша мать и спросила его, зачем он он его повысил. Отец ответил: "Русские хотят, чтобы мы выступили вместе с ними против турков. В противном случае они угрожают начать войну против Ирана". Моя мать спросила: "И что вы ответили, господин?". А отец сказал "Мы никогда не будем вместе с русскими". Моя мать была простой женщиной и не зная о истинной сути дела сказала: "В конце концов вы же не подполковник или судья. Лучше бы вы согласились".

Отцу стало неловко от слов матери. Он послал ее в другую комнату и сказал сам себе: "Что же случится, пугливая женщина". На следующий день отец, выступая с кафедры перед студентами, сказал: "Приходите сегодня все в мечеть. Я хочу поговорить с вами о чем-то важном".

Эти слова отца распространились по всему городу. Все, кто их услышал, пришли в мечеть, чтобы узнать о сути этого разговора. Отец начал речь, сказав "О люди, мусульмане и не мусульмане! Готовьтесь к войне. Не приобретайте русских товаров". Следом один из глав Хамаданской разведки, Мухаммед Таки приказал начать военную подготовку на площади города. Великий аятолла этим не ограничился. Он отправил в соседние мусульманские страны телеграммы и попросил их о помощи. Говорится также, что Аятолла Бахари оплатил отправку телеграммы, продав свой халат и кольцо"».

Великому ученому принадлежат и следующие слова, ярко характеризующие его национальное самосознание. Смысловой их перевод таков: "Не знаю как другие, а я всегда был и буду Тюрком".

Аятолла Бахари еще раз доказал, что можно быть праведным мусульманином, но при этом не предавать свой народ. И не только свой, но и братские народы, ведь Бахари отказался помогать русским против кровных братьев из Анатолии, хотя последние и являются суннитами.

#tarix