ТЮРКСКИЙ ДЕРБЕНТ

Легче разлучить ребенка от матери, чем Дербент - от азербайджанских тюрков. Это для вас Дербент может быть всего лишь одним из городов Дагестана или центром т.н. «ЮжДага» (омерзительный термин).

Для нашего народа Дербент - один из тюркских городов, который в нашей культуре всегда выступал в качестве северных ворот азербайджанских тюрков. Если представить себе, что в один день случится чудо и все дербентцы-тюрки вмиг, разом забудут свои корни и превратятся в аморфных, карикатурных «дагов жи есть», остальная (читай: бОльшая) часть нашего народа все равно не перестанет считать этот город своим. Потому что Дербент прочно укрепился в нашей истории, культуре, фольклоре, литературе, в самом нашем сознании.

Дербент - город, который был в подчинении у Сельджуков. Дербент - неотъемлемая часть государств Кара-Коюнлу и Ак-Коюнлу. Дербент - видный город в составе Сефевидской и Афшаридской империй, куда тюркские шахи переселяли кызылбашские племена. Дербент - это Дербентское ханство. Баят Аббас, Гумри Дербенди, дербентский диалект, близкий к бакинскому диалекту - тоже Дербент.

С самых северных регионов нашей страны до Южного Азербайджана все прекрасно знают чей это город, кто стоял за его развитием, кто им управлял и населял. Принадлежность этого города тюркам закладывается в умы нового поколения с самого детства. Это происходит скорее неосознанно: мелькает вместе с историей нашего народа, упоминается вскользь при разговоре со старшим поколением. Как бы там ни было, к моменту своего становления как личности тюрк уже знает, что Дербент, как говорится, «бизимдыр».

Этот «бизимдыр» не кончится. Он будет передаваться, распространяться снова и снова, потому что легко заставить забыть что-то отдельных людей, но не народ, тем более многомиллионный как мы. Память народа будет бить ключем и жить дальше, снова и снова привлекая внимание к «северным воротам азербайджанских тюрков», к «самому северному оплоту кызылбашей», наконец, к «островку родного в чуждом Дагестане».

И рано или поздно это приведет к тому, что наша страна, вплотную займется проблемами тюркского населения Дербента, включит заботу об их судьбе в повестку дня и будет делать все, чтобы пробудить их самосознание.

Дербент будет ретюркизирован. Если волна пробуждения тюркского народа доходит уже до Афганистана, неужто вы думаете, что избежит ее Дербент, находящийся у нас под боком, у самых наших границ? У нас свой путь. И Дербент одиноко стоит на этом пути, ожидая тюркского ренессанса.

ТЮРКСКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ АМИРА ТИМУРА

Интереснейший отрывок из книги «Тамерлан» французского историка и специалиста по тюрко-монгольским народам Жан-Поля Ру, где тот приходит к выводу, что Амир Тимуру не только не был чужд национальный дух, но напротив, тот неоднократно демонстрировал свой национализм и тюркское самосознание:

  

«Кто-то сказал, что Тимур никакого тюркского патриотизма не знал и "национальный дух" ему был неведом. Я глубоко убежден в обратном, ибо неспроста "Зафарнаме" Язди рассказывает всем историю Тимуридов, начиная с легендарного происхождения тюрок, а тимуридская литература, как в свое время литература монгольская, при участии Рашидаддина, тщится доказать, будто бы монголы являются ветвью общего тюркского древа.

И по какой причине, если не оттого, что чувствовал себя коренным тюрком, великий писатель, к тому же министр, Мир Алишер Навои написал трактат, в котором пытался доказать — довольно неудачно, — превосходство тюркского языка над языком персидским? Зачем Бабур, поэт-историограф, ставший падишахом, заявляет, что всякая страна, которая в ту или иную эпоху находилась во власти того или иного тюркского народа, должна считаться их собственностью?

Жан Обен заметил: «То, как тимуридская историография трактует, или скорее не трактует, вмешательство курдского принца (из Герата) в дела Джагатаидов, указывает на желание, узнаваемое по другим признакам, принизить авторитет лишенной власти таджикской (персидской) династии и оставить в неприкосновенности честь "тюркской касты"». Он также напоминает нам презрительное высказывание эмира Казагана: "Разве какой-то таджик может претендовать на султанат?".

То же презрение звучит в словах, произнесенных Тамерланом при расставании с комендантом крепости Авник: «О султане-Джалаириде Ахмеде (монголе по происхождению) вам совершенно не следует беспокоиться, поскольку таджики его сделали своим, но внимательно следите за Кара-Юсуфом (правителем "владетелей черных овец"), ибо он туркмен (тюрк-кочевник)». Точно так же Великий эмир пеняет Баязиду на то, что он не сохранил чистоту тюркской крови и сделался почти что греком. Это уже не "национализм", а "расизм", по меньшей мере что-то в этом роде...

Тамерланов национализм вполне проявился в его кампаниях, предпринятых в целях объединения тюрок в рамках всемирной монархии, а также создания тюркской империи и устранения всех единокровных соперников, таких, как Осман, Мамлюк, индийский Тоглуг. И мы вправе думать, что если Тимур оккупировал Индию всего лишь частично, то потому единственно, что считал, как его потомок Бабур, что она являлась тюркской собственностью уже с того дня, как Махмуд Газневи совершил на нее свой первый поход.

На размышления наводит следующее обстоятельство. Византия являлась символом, будоражащим мусульманское воображение на протяжении веков, и во времена Тимура была практически обескровлена. Тамерлан мог ею овладеть, что непременно имело бы широкий отклик в исламском мире и порадовало бы дорогих ему дервишей, массы которых полвека спустя объединились вокруг Мехмеда II под стенами города, дабы обрушить их "своими молитвами". Однако Тимур против Константинополя не предпринял ничего. Он ему был безразличен, ибо, не будучи тюркским, город являлся составной частью другого мира — Рима, его не интересовавшего.

Будучи тюрком, Тамерлан был нацелен лишь на мир тюркский, в том числе на великий Иран, который уже несколько столетий играл роль охотничьих угодий тюрок; затем он устремился на Китай, поскольку его монгольские предки (которых он считал "тюрками", и надобно это помнить) столь часто — и не так давно — им владели»